Прочитала новый пост Гришковца и согласна с ним полностью.
Ссылка

13янв
2015
Здравствуйте!
Это моя первая запись в 2015 году.
Я не Шарли!
Год начался плохо. Ужасно! Страшно начался год. Никто из здравомыслящих от него ничего хорошего и не ожидал, но всё же было ощущение и надежда, что будет перевёрнута страница уходящего трудного года, и что новый начнётся с чистого листа… Надежда, что утро вечера мудреннее.
Не вышло! И кровавые чернила, которыми писались предыдущие годы, просочились сквозь страницы и залили новую.
Я в тяжёлом унынии и почти в отчаянии от того, что стряслось во Франции. Я в ужасе от кровопролитных и хладнокровных терактов в Париже, в унынии и почти в отчаянии от того, что было после…
В новостях всего мира про парижские теракты много и раз за разом показывали и показывали лежащего на тротуаре раненого человека, который на беду поворачивается и смотрит на приближающегося к нему террориста с автоматом. Всё происходило очень быстро. Лежащий беспомощно поднимает руку, прикрываясь ею от надвигающейся смерти… Звучит выстрел, рука падает, и человек замирает так, что не остаётся никаких сомнений в том, что произошло. Через мгновение террорист перешагивает через убитого им человека.
Мои дети видели эти кадры. Они затихли от ужаса и простоты того, как выглядит смерть на экране их телевизора, снятая на обычной улице средь бела дня. А дочь с заполненными слезами глазами сказала: «Папа, он руку поднял, прикрываясь… Так беспомощно, так естественно… Наверное, любой человек так бы сделал… Как жалко!… Как страшно!… Невозможно смотреть. Зачем они это показывают и показывают?»
В том беззащитном и столь человеческом жесте, в той попытке закрыться ладонью от автомата и смерти весь кошмар и беспощадный смысл произошедшего в Париже. В этом страшный символ встречи человека с нечеловеческим.
Дальше мы наблюдали, не в силах оторваться от телевизоров, вполне беспомощные действия французской полиции, которой террористы случайно или намеренно оставили в угнанной машине удостоверение личности, как визитную карточку. Мы видели жандармов, полицейские машины, вертолёты, экипированных, как Дарт Вэйдер, французских спецназовцев, неуклюже карабкающихся по какому-то склону… Мы слышали про захват заложников в кошерном магазине…
Мы слушали подробности того, как убивали несчастных в редакции злополучного сатирического журнала Шарли Эбдо. Мы узнали, что террористы, прежде чем убить, требовали у своих жертв назвать свои имена. Фантазии не хватает, чтобы представить, какой ужас пережили перед смертью эти люди. И никакого воображения не хватает, чтобы воспроизвести то нечеловеческое хладнокровие и ту космическую жестокость, с какой действовали те, кто это совершил. (Людьми их и их имена я называть не буду, так как людьми их назвать нельзя).
Мы видели, как вскоре после бойни в редакции журнала, парижане пошли на улицы. Они собрались на Площади республики. Люди не могли оставаться дома. Людьми двигало желание не оставаться одним, им нужно было увидеть других людей и оказаться с ними вместе. Они не могли оставаться наедине с ужасом и страхом…
А потом началось то, что погрузило меня в тоску, уныние и почти отчаяние. То есть, пошли комментарии и выводы, на которые не скупились европейские лидеры, журналисты, да и многие простые европейцы, которым давали микрофон и показывали в новостях… Потом 11-го января в воскресенье на улицы французских городов вышли миллионы людей, возглавляемые руководителями многих европейских стран и делегатами со всего мира. СМИ сообщили, что столь масштабной акции не было никогда.
Я смотрел. Я слушал. Я читал плакаты в руках людей… И мне становилось душно и страшно одиноко. В какие-то моменты было даже противно…
Кто-то нёс транспорант со словами из песни Джона Леннона «Имэджин» и было ясно, что несущие это вообще не понимают, что произошло, что происходит и в каком времени они живут. Многие несли в руках карандаши и ручки, как бы говоря и подчёркивая солидарность с убитыми из журнала Шарли. Очень многие несли листочки, на которых было написано «Я Шарли», и в руках многих и многих я прочёл слова типа: «Мне не страшно, нас не запугать, не бойтесь» и так далее.
Европейские лидеры наперебой говорили о попытке нанести удар по свободе слова, по свободам вообще, по европейским ценностям… Они уверяли, что после этого страшного и кровавого акта свобода слова только окрепнет, европейское общество сплотиться и усилиться, а европейские ценности станут только ценнее. Люди в Париже, собравшиеся в огромные колонны, как бы иллюстрируя сказанное, жались друг к другу, плотно заполняя улицы и площади…
Мне довелось в жизни видеть во многих театрах много плохих актёров в плохих спектаклях. Это неприятный опыт, но он опыт.
Мне противно было видеть, как бездарный артист Франсуа Олланд с трудом скрывает радость от произошедшего. Он вёл себя 11 января, как именинник, как заштатный актёр, которому неожиданно устроили пышный бенефис, и у него вдруг появился шанс побыть в центре внимания и возможность сыграть новую роль. Он периодически даже забывал изображать скорбь. А когда изображал, то у него плохо получалось…
Его же обращение к нации было похоже на бессмысленную предвыборную речь, состоящую из лозунгов и призывов, без малейшей попытки осознать случившееся, признать свои ошибки и непосредственную вину за бездарное руководство, заигрывание с исламистами как внутри страны, так и за её пределами, за слабость и некомпетентность спецслужб, за кашу в мозгах и раздрай во французском обществе, в котором ультраправые набирают силу и «блещут доспехами», а гей-парады проходят масштабнее, чем празднование Дня взятия Бастилии.
Я ждал от лидера Франции в такой день и в такой час чего угодно, но только не пафосной глупости. Я ждал от него того, что мы, наивные, так ждём от европейцев…
Я хотел услышать хоть от кого-то что-то разумное, что-то дающее надежду на то, что из произошедшего будут сделаны серьёзные выводы, а главное, будут пересмотрены абсолютно устаревшие и глупые взгляды на состояние происходящего в мире кошмара… и будут приняты меры… Давно необходимые меры.
Но нет! Я ничего подобного не услышал.
А ведь в Париже террористы одержали страшную и сокрушительную победу. Думаю, что ни даже не рассчитывали на такой успех, полученный такими малыми силами.
Как это страшно!
Посудите сами… Террористы невероятно умно и цинично выбрали для расправы журнал и людей, которым в исламском мире вряд ли кто-то посочувствует из-за опубликованных ими наглых и в сущности хулиганских карикатур. Эти карикатуры на Пророка бессмысленны по сути, как любая наглость, которая к свободе слова не имеет никакого отношения. Всякого мусульманина эти рисунки оскорбляли. Так что у авторов не было никакого шанса быть понятыми мусульманской стороной. А, стало быть, карикатуры были ёрничеством и наглостью без адреса.
Эти несчастные люди погибли не за свободу слова, а потому что оказались наиболее удобной мишенью в той бесчеловечной игре, которую ведёт исламистский терроризм. А террористам всё равно кого и где убивать. В этот раз было выгоднее убить людей из Шарли.
Террористы спокойно, хладнокровно расправились со всеми, с кем хотели, дали снять себя многими камерами и на многие телефоны, а потом скрылись средь бела дня в центре столицы самой свободолюбивой страны. Они оставили удостоверения личности в угнанной машине, они устроили в прямом эфире шоу с погоней, они долго сидели осаждённые сотнями жандармов, над ними летали вертолёты… Они дали интервью по телефону и сказали ровно то, что хотели сказать на весь мир. Их имена узнали везде, их лица были на всех экранах. А потом они умерли, как хотели, с оружием в руках. Они всё сделали что и как хотели те, кто их к этому готовил.
А другой террорист в то же самое время взял заложников в кошерном, грубо говоря – в еврейском, магазине, предварительно застрелив женщину-полицейского. То есть, он продемонстрировал, что ворвался не в первый попавшийся магазин, а захватил именно кошерный, взял в заложники тех, кого хотел, там, где хотел, и делал всё, что хочет. Он убил четырёх человек… Ему дали высказаться по телефону, как он хотел, и умер он тоже, как хотел.
В результате Париж собрал делегации со всей Европы и мира, а на улицы французских городов вышли миллионы людей. Это страшная победа террористов и терроризма как такового. На такой успех террористы вряд ли рассчитывали.
И эту ужасную победу, и своё поражение необходимо признать! Признать со всей серьёзностью и строгостью. Признать, понимая происходящее, как особую войну, которая идёт давно. Это необходимо признать, чтобы осознать, с каким нечеловечески жестоким, бездомно-тёмным, абсолютно безжалостным, изощрённо-умным и бесчеловечным сознанием мы все имеем дело.
А ещё необходимо европейцам признать публично и признаться самим себе, что удар террористы нанесли не по свободе слова, не по свободе как таковой, и не по европейским ценностям, которые в своей основе являются ценностями общечеловеческими… Удар был нанесён по лицемерному и ханжескому устройству общества так называемых развитых европейских стран. По обществу, которое давно не верит в то, что декларирует.
Это удар по Франции, Бельгии, Великобритании, Германии и так далее, где целые районы и округа городов, а то и отдельные городки и города стали целиком и полностью арабскими. Они стали такими не вчера. География таких районов и городов растёт прежде всего потому, что исконные французы и немцы покидают эти районы и города, бегут от мусульманского соседства, не хотят отдавать своих детей в школы к мусульманским одноклассникам, да и вообще стараются держаться подальше от пришлых. Их можно понять… Пришлые не хотят ассимилировать, не желают блюсти и хранить чуждые им правила и уклады.
Но как понять то, что те, кто бежит мусульманского соседства, в то же время ратуют за мультикультурализм и толерантность? Как понять тех, кто старается не входить в арабские кварталы Брюсселя или Марселя, но при этом изо всех сил изображает из себя всетерпеливого, встерпимого, вслюбящего и толерантного европейца до мозга костей?!
Как это понять?!
А очень просто! Это лицемерие и ханжество.
Но это лицемерие во-первых, не скрыть от арабских соседей, во-вторых, оно прекрасно видно и понятно террористам, которым всё равно кого убивать.
Только как ханжество и лицемерие можно понимать и европейскую миграционную политику, в которой только и есть что заигрывание со своей толерантной аудиторией и со своими уже многочисленными мусульманскими избирателями, но нет ни капли здравого смысла, трезвой оценки реальной ситуации и даже элементарного чувства самосохранения.
Именно эта бессмысленная и дикая миграционная политика создала условия для того, чтобы отчаявшиеся люди из нищей и страшной Азии и Северной Африки любыми способами, кроме легальных, пытались добраться до европейских берегов. Они тонут и умирают от жажды на утлых судёнышках и баржах, задыхаются в трюмах, цистернах и контейнерах, пытаясь переплыть Средиземное море, они лезут на стены и гибнут от электрического тока, пропущенного через колючую проволоку, которой отгорожены испанские анклавы в Марокко. Они делают это потому что знают – если преодолеют море или стену, то их обратно не отправят.
Кто придумал эту дикую и смертельную полосу препятствий, этот бесчеловечный экзамен? А придумали это цивилизованные и толерантные европейцы. Как это можно понять?!!!
И с какой стати тем, кто преодолел такой ужас и унижение ценить и соблюдать правила и нормы той страны, куда они добрались, пройдя через ад?… Да, к тому же, чаще всего они вырвались из ада, который во многом устроили те самые европейские страны.
Лицемерие и ханжество не замечать того, что в Европе не зреет, а давно назрел страшный кризис полного отсутствия идей дальнейшего развития того общества, каким оно стало за последние четверть века… Общества, в котором целые социальные и национальные пласты не доверяют, презирают и открыто ненавидят друг друга.
Миллионы людей вышли на улицы, желая заявить, что их не запугать и они не боятся. Это у многих было написано на бумажках и плакатах. При этом, эту беспрецедентно большую манифестацию охраняли беспрецедентно большие силы полиции и жандармов… Всё правильно! Наверное, те, кто спланировал и организовал эти бесчеловечные злодеяния ликовали, глядя в телевизор на происходящее. А может быть, они смотрели в окно… Кто знает?
Эти непостижимые человеческим сознанием чудовища… Чудовища, исполненные жестокостью и мраком должны были ликовать, видя такое количество напуганных людей на улицах Парижа. Людей, которые даже себе не признались в том, что из вывел на улицы нормальный и понятный человеческий страх. Страх осознания, что смерть от рук террористов существует не только в телевизоре, что она не на Манхэттене 11-го сентября, она не за морем в Сирии, Ираке и Ливии, она не в Пакистане, она не в Махачкале, и даже не в лондонском метро… Смерть тут рядом на соседней улице, у смерти французский паспорт, смерть говорит по-французски… Смерть живёт по-соседству…
Парижанам и приезжим нужно было 11-го января оказаться в тесной толпе рядом с другими людьми. Им нужно было увидеть и убедиться, что они в своём страхе не одиноки. Люди не могли оставаться одни по домам, ощущая сколь беззащитны их дома, беспомощна их страна, а также их потерянный и утраченный европейский миропорядок.
Если бы французы ощущали, что их дома — это их крепость, что Париж – это столица подлинных, всецело защищённых свобод и непокорённого достоинства, если бы они были уверены в силе своего государства, президента и правительства, если бы были убеждены в незыблемости своих европейских ценностей (я подчёркиваю – именно в незыблемости) они бы не вышли в таком количестве на улицы своих городов и своей униженной террористами прекрасной столицы.
А множество французов-мусульман вышли на улицы, напуганные не только кошмаров терактов, но и движимые страхом усиления исламофобии, опасением прорыва ненависти к любому мусульманину или просто очевидно приезжему. Они спешили сообщить всем о том, что не имеют ничего общего с террористами и радикальными исламистами. Этим людям тоже стало страшно в их жилищах… Хотя карикатуры журнала Шарли не могли не оскорбить их религиозных чувств.
Люди шли по Парижу. Я всматривался в их лица, сидя на корточках возле телевизора. Лица многих были растеряны, глаза широко распахнуты. Люди боролись с ужасом и страхом, прижимаясь друг к другу. Они словно грелись в лютую стужу. Они храбрились. Они несли бумажки со словами, что их не запугать… А на крышах эту демонстрацию охраняли снайперы.
Если бы я был в Париже в воскресенье я бы тоже вышел на улицу. Я бы тоже нёс листочек. Но на нём я написал бы следующее: «Я не Шарли, но я боюсь!»
Я не рисовал карикатур на Пророка, но я боюсь, потому что террористам всё равно кого убивать.
Я боюсь, что вы… Все вы, кто вышел на эти манифестации, ничего толком не поняли… Не поняли что происходило и произошло. Вы не признаёте, что ваше общество слабо и лицемерно, а ваши лидеры не обладают волей и неспособны хоть как-то вас защитить.
Я боюсь, что больше вы так не соберётесь никогда… Потому что если, не приведи Господь, случаться новые кровавые теракты, вы уже попрячетесь по домам и не будете искать поддержки друг в друге, а доверие к своему государству потеряете окончательно. Или же наоборот пойдёте громить и жечь своих мусульманских соседей и сограждан.
Я боюсь, что на всей этой истории многие ваши политики заработают очки и разыграют случившееся, как козырную карту.
Я больше всего боюсь, что из-за вашего лицемерия и ханжества всё европейское лоскутное одеяло, да и мы в том числе, станем ещё более разобщёнными перед страшной опасностью и бездонной тьмой, которая пока только слегка вас задела, послав в Париж всего нескольких террористов.
Но я не был в Париже. Я сижу за столом дома и пишу это. Я понимаю, что европейцы моих слов не услышат, как я не услышал ничего вразумительного от европейцев. Мне тоскливо и почти отчаянно.
Мне ужасно жаль тех, кого выбрали мишенями в редакции Шарли. Безумно жаль случайных покупателей кошерного магазина. Жаль всех жертв наступившего 2015 года. И мне безутешно жаль тех, кого взорвали в Волгограде в предновогодние дни 2013 года, жаль убитых грозненских милиционеров, незадолго до конца 2014. Это и их кровь просочилась сквозь страницу ушедшего года на чистый лист наступившего… Просто парижане об этом не знали и не узнают. Их СМИ если и говорили об этом, так только вскользь и с трудно срываемым злорадством. А в интернете злорадства никто не скрывал.
Мне тоскливо и страшно от того, что не признав своей слабости сейчас Франция и Европа не соберётся с силами. Для террористов все речи и шествия – это глупая лирика. Кому что-то хотели сказать французы 11-го января? Террористам? Это бессмысленно. Террористы понимают только силу и ничего иного. Для них не существует ничего человеческого. Ничего!!!
Наполеон Бонапарт, которого так ценят и которым так гордятся французы когда-то сказал: «Можно выиграть бой, но проиграть сражение; можно выиграть сражение, но проиграть кампанию; можно выиграть кампанию, но проиграть войну».
Однако французы сейчас не признают своего поражения и кровавую победу террористов… Они также не хотят признавать, что идёт война… Они не желают признать свою слабость. А террористам плевать, признают французы свою слабость или нет. Они эту слабость видят. И жалости к слабости у них нет. В них вообще нет жалости…
А ещё я не Шарли, потому что не согласен с тем, что из несчастных убитых делают героев и знамя свободы слова. Эти люди – просто несчастные жертвы цинично выбранные для расправы. И они убиты не за убеждения, а по причине того, что как трофей в этой страшной игре они оказались более выгодны и заметны.
Я не Шарли… Я боюсь! Я закрываю глаза и снова и снова вижу, как лежащий на парижском тротуаре человек машинально, естественно, беспомощно, просто и… очень по-человечески закрывается рукой от автомата. В этом отчаянном жесте нет лицемерия. В нём последняя надежда на спасение.
Я не Шарли. Я боюсь.
Ваш Гришковец