Могу сказать о некоторых моих выводах, которые я уже не раз описывал в своих научных статьях на эту тему. Во-первых, русофобия — это именно западная идеология. В других цивилизациях негативное отношение к России носит либо неидеологический характер, либо является продуктом прямого информационного влияния Запада. Во-вторых, в своих основных чертах эта идеология сформировалась в XVI—XVII вв., но в основном именно в годы Ливонской войны, когда Российское государство впервые столкнулось с целой коалицией западных держав. В-третьих, важнейшую роль в её создании сыграла страна, о которой у нас вообще мало кто задумывается — это Польша. Просто поляки исторически — самый близкий и крупный наш сосед из всех западных по культуре народов, на протяжении многих столетий ведший с нами многочисленные войны. Основная информация о нашей стране, которой располагал прежде Запад, передавалась именно поляками — они до сих пор считаются главными экспертами по России. И они же распространяли там свой взгляд на Россию и русских, особенно в XIX и ХХ веках, благодаря нескольким большим волнам польской эмиграции — начиная с событий разделов Речи Посполитой, потом наполеоновских войн и двух больших польских восстаний, потом в результате Первой и Второй мировых войн и формирования ПНР.

Но, надо сказать, все эти идеи падали на благодатную почву. В каком-то смысле мы были обречены на западную русофобию просто по объективно-историческим причинам. Всё западное самосознание, каким оно стало складываться ещё в Древнем Риме, было построено на противопоставлении себя «Востоку», как тогда называлась восточная часть империи, эллинистический мир восточного Средиземноморья. Для нас Восток — это только Азия, то есть преимущественно мусульманские и ещё более восточные народы. А для римлян Восток — это в первую очередь Греция. В средние века отчуждение от греков только выросло благодаря расхождению восточного и западного христианства. Византия — Восточная Римская империя — виделась в негативных тонах. Ну, а мы — принявшая православие Русь — были частью этого греческого мира, а потом и его основными наследниками. И весь западный негатив в отношении греков мы тоже унаследовали. Мы были и остаёмся важнейшим «Иным» для западной культуры, в отношении которого западные народы и осознают себя как Запад. И абсолютно положительное западное самовосприятие имеет обратной стороной абсолютно негативное восприятие России. К мусульманам все эти отрицательные характеристики (по тому же принципу бинарных оппозиций) тоже применялись, но с ними Запад столкнулся позже, когда у него уже был образ принципиального Иного в лице греческого мира.

И проявляется русофобия таким же образом, по принципу бинарных оппозиций: всё, что в западных культурах может быть помыслено как хорошее, доброе, прилагается к России в своём негативе. Русские видятся как народ во всём противоположный, и потому по природе своей плохой и опасный. В конечном счёте, это сводится к оппозиции добра и зла. «Империя Зла» — очень точное определение западного восприятия нашей страны, квинтэссенция русофобии. У нас в своё время думали, что такое отношение связано с коммунизмом, но, вроде, уже поняли, что нет, коммунизм тут не играл существенной роли. И при этом надо понимать, что в любой культуре добро утверждается именно в активном противостоянии злу — так и на Западе самоутверждение в качестве носителя добрых начал происходит через противостояние России или чему-либо, что маркируется как русское или же связанное с русским влиянием. Так, страны Центральной и Восточной Европы, присоединившиеся к западным структурам или только стремящиеся к этому, пытаются доказать свою европейскость через особенно активную показную русофобию. А США, как лидер западного мира, несущий ответственность за общую идентичность, стремится быть и лидером во враждебности к нам. Это нормально для западной цивилизации, она такой будет всегда.

Если говорить об образе России, который задаёт русофобия — то это образ противоположного мира. И в первую очередь это образ страны, в которой правит Тиран (то есть абсолютный властитель, употребляющий свою власть во зло), а её население представляет собой рабские массы людей, которые больше всего боятся свободы и потому вожделеют своего рабства и жестокого правителя. Примерно так на Западе описывали Ивана Грозного во время Ливонской войны, и ровно так же описывали Россию в любые другие эпохи, да и по сей день. Конечно, такое общество очень агрессивно, ведь зло на то и зло, что борется с добром, не терпит его. А поэтому на такую страну нельзя смотреть спокойно — надо готовиться к защите от неё и искать пути её уничтожения.

Насколько обоснована русофобия?

Ни на сколько. Западный образ России вообще никак не связан с реальной Россией и русскими, не имеет никакого отношения к опыту контактов или изучения нашей культуры. Это простой негатив западного самовосприятия. Можно сказать, что у Запада есть своя Россия, на нашу страну даже не похожая. И самое страшное, что мы можем сделать для Запада — это проявлять своё всамделишное лицо, как-то заставлять увидеть реальную Россию. Это сбивает всю систему идентичности и превращает западного человека в своего рода диссидента, который начинает разрушать внутреннее информационное пространство и подрывать основы западной культуры. Залог сохранения западных обществ — это якобы снесённый железный занавес, то есть жёсткое ограждение от адекватной информации о России. Они на самом деле не армии нашей боятся, а того, что мы сможем кого-то убедить в том, что мы их странам на самом деле не угрожаем. Заложенная в западном человеке мысль о противоположности Востока и Запада легко оборачивается выводом: «если Россия не агрессивна, значит, это мы агрессивны?» Такой человек становится критиком западной системы, его сознание как бы выходит из-под контроля. Это очень опасно и защита от реальной информации о России — это задача самосохранения Запада. Россия в западной культуре должна быть только воображаемой.

По той же причине: когда добро совершает уступку злу и идёт на какое-то соглашение — это уловка, направленная на последующую победу над этим злом. А когда два зла договариваются друг с другом — это сговор против добра, и он не может рассматриваться в ряду договоров других стран. То же самое — касательно уважения наших павших героев. Для западного человека кажется странным сама идея сопоставлять героизм своих солдат и советских людей, которые видятся просто слепыми рабскими массами, беспрекословно шедшими на убой по воле тирана. Плюс к тому, будучи носителями злой воли, они, несомненно, совершали много попутного зла — и отсюда поиски «миллионов изнасилованных немок» и т. п. Здесь нет равенства в восприятии и в отношении.

Как объясняют такое «своеобразие» России? Да, конечно, на Западе изредка задаются вопросом, почему же Россия такая вот во всём обратная «цивилизованному человечеству». Тут выдвигаются версии исторического плана, обыкновенно сводящиеся к тому, что мы совместили наследие Византии и Орды. Также нередко, особенно до Второй мировой, выдвигались версии расово-генетические, по которым всё объяснялось нашим особым грязнокровием, якобы мы наследники «славяно-финно-монгольских бастардов», и потому как бы чужды миру «нормальных» чистых народов. В наше время чаще совмещают эти две стратегии объяснения — мол, сама наша история была столь ужасна, что испортила нашу генетику. Кстати, об испорченной генетике чаще всего можно услышать от нашей доморощенной либеральной общественности. Наверное, это связано с тем, что генетика — единственное, чем её представители могут себя отделить от остальных русских, хотя это тоже обыкновенно весьма надуманно.

Вообще, русская русофобия — она обыкновенно даже сильнее, чем западная. Это и понятно, ведь для живущего в России (или вышедшего из России) человека это своего рода больное место. Но по смыслу она от западной ничем не отличается. Думаю, она возникла как результат вестернизации нашей элиты. Мы никогда не были колониальным народом (наоборот, сами были Империей), но на культурном уровне нам свойственно многое из того, что составляет традиционные проблемы культурной жизни бывших колоний. С петровского времени, когда дело образования детей элиты решали через поездки учиться на Запад (или же через приглашение западных учителей к себе) возникла своеобразная субкультура элиты, во многом чуждая местной русской среде, и нередко ей сознательно противопоставленная. А ведь традиция обучения на Западе жива до сих пор. Вместе с западной культурой перенимается и западный взгляд на Россию. Только ещё добавляется болезненный укор в адрес родной страны за то, что она не Запад, что легко перерастает в гневные обвинения. И тут уже трудно уйти от логики: мы не Запад, потому что у нас народ рабский, правители тиранские и т. п. А если человек ещё и находит какие-то причины, чтобы самого себя не считать русским, тем самым как бы отстраняясь от всего местного, то такая логика становится основой для жгучего презрения и ненависти. Кстати, самый старый случай употребления слова «русофобия» — в письме Фёдора Тютчева к своей дочери (1867 г.), и там речь шла как раз о «русофобии некоторых русских людей».

И ещё один яркий пример нашей же русофобии — это украинство, являющееся по сути той же самой идеологической русофобией, но облачённой в форму местного национализма, и рассчитанной на исторически и культурно русских людей. Тебя погружают в информационную атмосферу русофобии и предлагают отречься от русскости, а вместо неё принять идентичность, объединяющую тебя с Западом и позволяющую почувствовать себя частью стороны добра. Но не бесплатно — ты должен стать лучшим борцом со злом (то есть со всем русским), ты должен делом доказать, что ты не русский. И мы видим, к чему это ведёт Украину.

Следует ли нам бороться с русофобией?

Бороться с русофобией, конечно, можно и нужно. И образцы этого нам даны в практике борьбы с антисемитизмом — тоже исконно западной и в недавнем прошлом почти повсеместно господствовавшей идеологии. Разве что вряд ли мы сможем навязать Западу такое чувство вины, которое там есть в отношении евреев, да и сам антиеврейский настрой не является такой необходимой составляющей западной идентичности, как антирусский. Но всё же созданная для борьбы с антисемитизмом инфраструктура его изучения и противодействия является, наверное, пока что недостижимым для нас образцом.
Однако вряд ли мы можем быть хоть сколь-нибудь успешны в противостоянии русофобии на Западе, если она процветает в нашем же собственном доме.

С другой стороны — всегда есть опасность, что как только у нас начнут бороться с внутренней русофобией, всё сведётся к запрету на какую-либо критику положения дел в стране, вообще на любую самокритику, что ещё опаснее. Наверное, лучше вначале вложиться в её изучение, в выработку критериев её определения и системы контраргументации. Думаю, мы пока что в самом начале работы над этим предметом.