ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ «ПАТРИОТА». БЭЛЛА РОЗЕНФЕЛЬД
============
Тщедушный мужчина с редкой рыжей порослью на лице поправил вышиванку на впалой груди, тщательнее запахнул кожуха и опасливо спустился в метро, с отвращением глядя на отделанные мрамором и гранитом своды и прочие признаки тоталитаризма.
«Колы мы вжэ навсигда позбудэмося цэго совка и бездуховности?..» – грустно подумал Вятрович и, ловко оттолкнув беременную женщину, запрыгнул в вагон.
Отдышался, прислонившись к стенке, но тут его взгляд упал на надпись «Мытищинский вагоностроительный завод».
Человек взвизгнул, отскочил как ужаленный и заметался по вагону. Ринувшись наперерез старушке, он удачно плюхнулся на свободное место. Уже было настроился почитать интервью с Фарион в свежем выпуске газеты «Свобода», но боковым зрением увидел, что девушка справа достает из сумки новый роман Пелевина. «Рука Москвы!» – безошибочно определил он и задохнулся от возмущения.
Мальчик рядом смотрел на планшете мультфильм «Маша и медведь».
Мужчина напротив слушал Цоя. «Следи за собой, будь осторожен» – пело в наушниках очередное щупальце «русского мира».
Мелкая дрожь сотрясала его тело. Воздуха не хватало…
«Наступна станция — площа Льва Толстого» – прозвучало в динамике. Это было уже последней каплей. Мужчина пулей вылетел из вагона, забыв на сидении свои заметки об очередном переименовании улиц.
Морозный воздух слегка охладил голову. «Поеду на трамвае,» – решил он, и уже было направился к остановке как вдруг вспомнил, что Кличко приобрел новые польские вагоны, которые оказались российского производства…
«И тут зрада» – обреченно прошептал Вятрович и решил ехать на маршрутке: «Богданы» – воны свои, родненькие.
Обшарпанная маршрутка остановилась в аккурат напротив большой лужи. Намочив ноги до колен, Вятрович неуклюже залез в салон и приземлился на обшарпанное сидение. Шаря по карманам в поиске удостоверения инвалида умственного труда, он заметил, что на женщине рядом были варежки с красными звездами!
«О богы, чому я всэ цэ бачу?!! Скилькы щэ треба законив про дэкомунизацю?!!» — слезы едва не брызнули из глаз. Усилием воли удалось их сдержать. Но когда со стороны водительского сидения донеслось «Владимирский централ, ветер северный…» несчастный нечеловеческим голосом заорал: «Зупынить, зупынить, кляты запроданци!» и буквально на ходу выпрыгнул на улицу европейской столицы — прямо в месиво из грязного талого снега и реагентов.
Продрогнув окончательно, решил взять такси.
В салоне было так тепло, что Вятрович решил сделать вид, что не слышит низкого с хрипотцой голоса, поющего «Кони привередливые».
Но, к несчастью, таксист оказался общительным.
— Курс доллара видели? Это же трындец. А цены в магазинах? Платежка за отопление пришла, так я вообще очешуел. Что со страной творят, суки, а? Ума хватает только воровать, памятники сносить и улицы переименовывать…
— Вы цэ даремно! Нация мае вызриты у боротьби и сказаты остаточнэ прощавай тоталитарному совковому мынулому! Ось и наш вельмышановный презыдэнт, який ночэй не спить, все дбае про народ, повэрнувшысь з Мальдив, заклыкав тришкы потэрпиты…
Дальнейшее Вятрович уже помнил смутно. Очнулся на обочине. Очень болело ухо, челюсть и копчик. А новая вышиванка и кожушок были заляпаны грязью.
Пришлось идти пешком через лужи, сугробы, рытвины и остатки асфальта на уютно темных декоммунизированных улицах Киева.
Брел, стараясь не смотреть на Арку дружбы народов, мост Патона, ЦУМ, гостиницу «Украина», парк Славы…
Но поневоле прислушивался к разговорам прохожих, и каждая фраза была как нож в сердце патриота.
Стайка девочек щебетала что-то про 8 Марта.
«Дитям – мороженое, бабе – цветы» — весело заявил паренек, и под счастливый смех вручил своей барышне букет.
«Не-не, утром – деньги, вечером – стулья» — донесся до слуха Вятровича деловой разговор.
«Я требую продолжения банкета!» — кричал подвыпивший мужичок у ресторана.
«Какая гадость эта ваша заливная рыба!» — кто-то рядом прокомментировал вкус шоколадки.
«Я старый солдат и не знаю слов любви» – пытался приударить за симпатичной дамой решительный кавалер. «Я с кузнецом приду!» — ответила она. «Зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен» — весело возмущался ее собеседник, не подозревая, что они оба только что стали жертвой российской культурной экспансии, которая повсеместно распространила свои зловещие щупальца…
Вдруг больное ухо Вятровича уловило украинскую речь. Он расплылся в улыбке и подошел поближе, чтобы наконец снять отвратительное послевкусие совкового кинематографа, насквозь пронизывающее и разрушающее социокультурную идентичность украинца.
Мужик с пышными усами, судя по интонации, был настроен оптимистично и радостно. «Вирять люды у майбутне, у нашу владу, вирять!» — у Вятровича аж в груди потеплело…
«Ну да, я й кажу – всьо хорошо буде. Нормально всьо будэ. Щас вот зыма закинчыться, так я до кума поиду у Подмосковье. Вин там на стройци робэ. Менэ до сэбэ зове. Говорить – добри гроши плотять. Так шо всьо хорошо будет. Тылько хай зыма кинчыться, ага.»
Вятрович заплакал…
Сквозь слезы едва добрел до своей идеальной, полностью декоммунизированной квартиры. В коридоре зацепился за дидуха и растянулся на соломе. Поднялся, зажег огарок свечи, напился воды из корыта, разжег костер на полу и слегка согрелся. Накидал себе в макитру макухи, налил самогона, и на душе стало спокойней.
Включил в плеере своего любимого Левка Дурка, музыка успокаивала… Захотелось перед сном почитать что-то из украинской классики. Под руку попался томик статей Ивана Франко.
«Соціалізм — це змагання усунути всяку суспільну нерівність, усякий визиск і всяке вбожество, запровадити справедливіший, щасливіший від теперішнього лад, а саме таким способом, щоб теперішній продукційний капітал, себто грунти, фабрики, машини й інше знаряддя праці, а так само усяка сировина, замість бути приватною власністю кількох людей, має перейти у власність загалу» — писал классик черным по белому.
…Измученный ежедневной борьбой с советским наследием мозг Вятровича не выдержал такого подлого удара от украинского поэта.
Бросив прощальный взгляд на этот недодекоммунизированный мир, Вятрович вышел в окно…
Над Вятровичем склонился парень:
— Слышь, мужик! Ты как? Живой? Ща, я скорую вызову, браток, не волнуйся!
— Украинською, зрадныку, — из последних сил прошептал Вятрович. – Говоры украинською…
— Алё, скорая? Тут мужик из первого этажа в окно выпрыгнул. Да, живой, живой, что ему сделается? Он в дубленке и соломой обмотан. Но вы приезжайте, похоже, он бредит… Адрес какой? Да я точно не знаю… Ну, это где-то рядом с Арсенальной площадью. Улица вроде Московская…
Вятрович издал истошный вопль, хватая руками грязный снег.
Редкие прохожие снимали его на телефон.
Светало…
