Бить или не бить? Главное – любить!
Илья Забежинский
Недавно Государственной Думой Российской Федерации были приняты поправки
в УК, согласно которым за шлепок ребенка родители могут оказаться в тюрьме.
Закон вызвал неоднозначную реакцию в обществе и сразу же получил
неофициальное название «Закон о защите детей от родителей». А должно ли
быть воспитание мягким? И всегда ли такое воспитание во благо?
Мама била меня в детстве. Била жестко. У нас с ней маленькая разница в возрасте:
она родила меня в 18 лет. С папой у нас была большая разница. Я родился, когда
ему было 55 лет, у него уже внучка была. Он меня не бил, он меня баловал. Между
родителями была разница 36 лет.
Так вот, мама меня натурально порола, не считая, разумеется, подзатыльников,
шлепков, щипков за ухо и прочего. Оставляла меня, кстати, без сладкого, когда я
ленился счетом устным заниматься или читать учиться не хотел. В результате к 4,5
годам я бегло читал, а к 6 годам перемножал двузначные и складывал трехзначные
в уме. Это все делалось с ремнем в руке и угрозой оставить меня без пирога с
яблоком.
Вообще, насколько я помню, порола она меня
– за лень,
– за вранье,
– за хамство,
– за вредничанье.
Порола она меня по голой попе обязательно, кожаным ремнем папиным. И при
этом запрещала плакать:
– Замолчи, гад такой, иначе добавлю еще. Ты мужчина или тряпка? Мужчина не
должен плакать!
Вечером она заставляла меня мыть ноги ледяной совершенно водой, лет этак в 10
положила мне на кровать лист фанеры для исправления осанки, которой я и сейчас
могу похвастаться. Несмотря на большой живот и почти 50 лет, я всегда прям,
голова поднята, плечи развернуты. Лет с 12 она заставляла меня открывать

купальный сезон с 31 мая в Ленобласти, в речках и озерах с водой любой
температуры и купаться все лето напролет в любую погоду.
Пороть она меня перестала только в мои 10 лет, когда я подрался с мальчиком,
который был младше и слабее меня, то есть явно за дело решила всыпать. Она
бегала за мной по нашей квартире на канале Грибоедова с ремнем, я уворачивался и
не плакал. Впервые. Я понял, что плакать не из-за чего. Это маму поразило, порки
прекратились, но подзатыльники и вообще «стукнуть тем, что под рукой»
оставались до самой армии, то есть до 19 лет.
При этом я маму обожал. И она меня обожала. И у меня ни одного ей упрека
(слышите, ни одного упрека!) за мое поротое детство не было и не осталось. Ни
одной обиды! Я не могу сказать объективно, хорошо ли это было для меня или
дурно… Может, я чего не достиг в этой жизни, или, наоборот, чего-то достиг,
благодаря ремню… Сейчас мне кажется, это не было определяющим явлением. Это
как тетрациклин, который мы пили от ангины, или картошка, которой дышали под
одеялом при простуде. Порка – как таблетки такие. Кого-то лечили щадяще, кого-то
хирургически. Меня – хирургически, ну и ладно. Была любовь в семье, это главное.
Были книги, были совместные путешествия, были такие интересные люди, каких я
сейчас, в нашем поколении, и представить не могу. Было совместное проживание
жизни, моей и ее, особенно после смерти папы. Когда все самое интересное, все
общение, все впечатления ее бурной жизни были сразу же и моими впечатлениями.
Была дружба, кстати, не разлей водой дружба, пока я не женился. Да, при этом – с
криками, подзатыльниками и фанерой под простыней. Была реальная мамина
забота, чтобы я вырос человеком. Из чего я делаю вывод, что бьют или не бьют
ребенка в семье – не определяющий фактор. Если бьют и любят, точнее – бьют
оттого, что любят и желают таким образом добра, – это одно. А если и не бьют, и
сунули чаду в руки девайс, главное – не лезь, а при этом рассуждают: ах, какие мы
гуманные, мы не бьем…
И вообще, мне кажется, надо доверять
родителям. Все дети разные, все родители
разные. Кто знает своего ребенка лучше, чем родители? Вот сунься к нам кто с
советом про наших детей, да мы ж на части порвем.
Здесь нельзя подходить формально: бить или не бить. Потому что любовь
определяет все. Можно запретить бить, как можно запретить тетрациклин или
картошку под одеялом, потому что и тетрациклином можно отравить, и в картошку
горячую ребенка физиономией ткнуть. Но если любви нет, никакими запретами не
поможешь. А с любовью и выдрать можно, иногда даже и нужно, иногда просто
необходимо. И сколько историй от людей моего поколения я слышал: ах, спасибо
матери, бате, бабушке, деду… спасибо, что выдрали меня тогда, да еще и как жестко,
и от такой пагубной страсти, беды, увлечения, компании меня избавили. Вот я вам
десяток живых свидетелей приведу, свидетелей, благодарных родителям за свою
вылеченную заслуженной поркой жизнь. А не так: вот мы тут мило,
мелодраматично рассуждаем, ах, какая, мол, беда, какое унижение. Меня пороли,
моих друзей, ровесников пороли, но кто из нас считал себя при этом униженным?
Так вот, я не знаю статистики, но из своего личного богатого опыта свидетельствую:
у меня нет детской травмы от того, что мама меня порола и всячески
рукоприкладствовала и вообще жестка была в моем воспитании.

Но было другое. Я вам сейчас расскажу о наболевшем.

С рождения и до семи лет мы
жили летом у нас на даче в Мельничном Ручье. С нами в одном доме жила семья
моего старшего брата по отцу – Бориса, который был старше меня на 25 лет
(старше, кстати, и моей матери, своей мачехи, на шесть лет). У Бориса к тому
моменту, когда я родился, уже была двухлетняя дочка Женька, папы моего внучка.
И вот с этой Женькой проходило все мое раннее детство.
Мальчик я был домашний, интровертивный, склонный к размышлениям и чтению
толстых книжек. Игры подвижные я не особенно любил, знакомиться с кем-то на
улице мне было некомфортно (только это не станем приписывать маминому ремню:
Ванька мой, которого не пороли никогда, такой же точно). И вот я пытался как-то
вливаться в компанию моей племянницы Женьки (которая была старше меня на
два года), как-то с ними налаживать отношения. И что же я встречал в ответ? Они,
значит, с девчонками резвятся, с куколками там, с игрушечной мебелью, или у них
игры какие-то на открытом воздухе, скакалки, ручеек, резиночки… Ну и я к ним,
такой пухленький, с книжкой.
– Что это вы тут делаете, а?
И что они мне говорят? Ну-у-у… Вы же знаете:
– Иди-иди отсюда!
– А можно мне с вами тоже поиграть?