Который день сижу и пытаюсь себе представить людей, которые пользовались услугами этих юристов. В России будущие жертвы преследования имели несколько тысяч долларов на юриста и потом еще столько же – на сам переезд: билеты, жилье, финансовая подушка на первое время. Надо полагать, на родине они занимали не самое последнее место, раз смогли скопить такие деньги.
Что они получили в Штатах взамен? 4-6-7 лет ожидания статуса беженца, работу где-нибудь в пекарне, нелегальные приработки, комнату в квартире с такими же иммигрантами. С медстраховкой вопросы, машина, хороший колледж для детей – это уже недосягаемая мечта. Возможно, потому с детьми в такой путь особенно и не пускаются.
У каждой волны русской эмиграции были свои отличительные черты и свои мотивы. Последняя, которая случилась после декабря 2011 года, войдет, думаю, в историю под лозунгом: «Все побежали, и я побежал».
Вспомните эти безумные новости об отъезде из России по политическим мотивам каких-то совсем неожиданных лиц. Менеджеры по рекламе, слесари, преподаватели астрофизики, отделочники вдруг объявляли себя политическими беженцами. Вчерашний добропорядочный семьянин оказывался гей-активистом, работник мэрии – правдорубом. Люди вообще без профессии и какого-либо внятного рода деятельности выезжали в политбеженство в качестве независимых журналистов, политиков и даже преследуемых социологов.
Я не спорю, множество политически активных наших граждан уехало в эмиграцию. Многие туда были вынуждены бежать. У меня самой тьма знакомых получили за границей убежище: это журналисты, активисты, правозащитники. Однако их не так много, как беженцев из России.
Уже к середине 2010-х я заметила подвох. Разные антропологи, социальные психологи говорят о том, что в любой современной человеческой популяции истинная потребность в свободе слова есть у ничтожнейшего числа людей. Это доля процента от всего общества. Допустим, 0,01% – столько примерно в нашей стране граждан, которые по своей внутренней организации и, главное, роду деятельности действительно должны быть глубоко фрустрированы политической ситуацией в России. Даже среди представителей секс-меньшинств очень мало найдется в нашей стране таких, кто готов отдать созидаемое дома десятилетиями ради права ходить под флагом ЛГБТ.
Люди ведь, уезжая туда, бросают все. Один оставил работу на центральном телеканале, другой – в пресс-службе госкорпорации. Кто-то продает успешный бизнес, кто-то – жилье. Известный наш гей-беженец продал бабушкину квартиру, чтобы оформить себе убежище в Штатах. По удивительному совпадению, именно с появлением у него наследства и перспективы денег он стал в России громко высказываться о своей ориентации, выступил в газете и был уволен. Потом он собрал скриншоты всех писем, которые ему слали не очень сдержанные граждане, и обратился к U.S. President с просьбой об убежище. Про квартиру проданную ничего не сказал, конечно. Сейчас этот человек тоже сидит в Нью-Йорке и следит за новостями из русского Бруклина. Видно, что он глубоко разочарован. Ему за сорок, он снимает комнату вдвоем с бойфрендом, который работает где-то медбратом, сам перебивается случайными заработками: резка салатов, продажа буженины, производство плавательных шапочек.
Он уехал в 2014 году. Я за это время успела посетить пару десятков стран, родила ребенка, стала известным публицистом, написала и издала книгу, построила дом, выгодно инвестировала деньги с продажи имевшегося жилья. А он один раз сходил на гей-парад с плакатом, растолстел и получил таблетки от депрессии.
Стоило оно того? Да, такая вот у нас страна, тут не проводят гей-парады. И тут нельзя работать в мэрии, на весь мир объявив себя гомосексуалом. Но так ли велика потребность в участии в гей-параде, если за нее тебе приходится платить в буквальном смысле всем: отдать карьеру, жилье, друзей, бросить маму. Кстати, я не уверена, что в России не уволят пресс-секретаря мэрии, если он на всю страну станет описывать даже и гетеросексуальные свои предпочтения. Вот представьте, выходит чиновник и на два газетных разворота рассказывает, что любит полненьких и даже – что он конкретно любит с ними делать.
Трудно отделить несвободу от неуместности – слишком не очевидна грань.
Не знаю, мы все-таки не Иран. Из Чечни геи бегут – понимаю. Из Москвы бежать, отдав все, что у тебя есть? Хммм…
Еще меньше я понимаю людей, которые намеренно записывались в жертвы режима и геи, чтобы уехать в никуда. Тот же бедолага из Нью-Йорка, заедающий депрессию таблетками, но так и не готовый признать, что просто жизнь упустил сквозь пальцы, рассказывает, что в его окружении полно россиян, которые ждут убежище по ложносформированным легендам: кто-то на митинги под дубинки ходил, кто-то специально писал то, за что в России сейчас сажают.
Тьма его коллег и соседей прикидывается ЛГБТ или религиозно ущемляемыми, после посадки «свидетелей Иеговы (организация запрещена в России)» (признана в России экстремистской организацией) в Штаты пошел поток уверовавших в Иегову. Многие эти люди платили за состряпывание легенды, они выложили тысячи долларов, чтобы в итоге снимать в Нью-Йорке комнату в складчину. Человек, который считает, что сделал правильный выбор, вложив свое единственное жилье в подачу на беженство в США, с каким-то не упоением, а опьянением рассказывает, что его окружение – придумавшие себе фиктивную гей-связь и сочинившие в России фальшивую легенду о политическом прессинге и преследовании за походы в церковь.
В России они были преподавателями, журналистами, маркетологами, юристами. Там превратились в вечно ищущих работу продавцов, полотеров и просто – людей, проводящих месяцы в ожидании очередного пособия.
Каких только не встретишь историй. Соберите в любом российском мегаполисе для интервью остатки уличных активистов и разрозненных политических оппозиционных деятелей – они вам по секрету о стольких случаях «продуманного» беженства нарассказывают.
Как русский ванька объявил себя крымским татарином и ходил винтиться с плакатом за татар в городе Хабаровске. Женщина 10 лет мечтала жить в Израиле, выучила язык, но паспорт не давали – нет еврейской крови. Тогда она решила ехать в обход, получив сначала убежище в Европе. Но как? Проще всего из Петербурга было бежать по линии ЛГБТ, но как быть, если душа к столь экстравагантным практикам ни в какую не лежит? Пришлось придумать движение гетеросексуалов за права геев, ходить на митинги в защиту геев и получить убежище как защитник прав геев. Геи почти все остались дома, а она уехала! И потом рванула-таки в Израиль. Или вот еще пример: журналистка пришла в посольство США и попросила предоставить ей убежище. Но сразу оговорила, что уехать готова только через полгода, когда окончит магистратуру. Очень, говорила, страшная в России жизнь, но надо потерпеть.
Или пожилая пара из Петербурга. Они и на акции ходили, и во флаги украинские заворачивались, и под дубинками фотографировались, и статьи писали «опасные», и признанные экстремистскими материалы репостили. А их все никуда не брали. Тогда у обоих сдали нервы, и они приписались к синагоге, оформили там какие-то документы, обратились в иудаизм и как новообретенные сограждане тоже рванули к израильтянам. Там интеллигентный муж устроился помощником электрика, а жена – стряпухой. Живут в комнатушке, питаются уличной едой. Уверяют, что счастливы.
10 лет длилась эта волна и теперь заканчивается. Кто уехал в числе первых, успели уже состариться, заболеть, впасть в депрессию. Кто только сейчас собрался, уже, скорее всего, никуда не попадет – лавочку прикрыли, не до россиян стало Америке с Европой. Мы подошли к подведению итогов новой волны эмиграции. И это первая в истории нашей страны политическая эмиграция, чьи итоги и жизненные достижения нам видны. Раньше ведь как было: уезжали при Брежневе через Вену в Нью-Йорк – и как будто умирали, не видно их было и не слышно. Советские люди думали, что у отбывших настолько все отлично, что им некогда писать письма. Уехавшие же молчали о том, что живут порой у соседей на коврике и на шестерых одну курицу делят. Даже когда я была в эмиграции в конце 2000-х, мир еще не обрел сегодняшней прозрачности и жизнь эмигрантов из России просматривалась смутно.
А сейчас все на виду: и социальное падение, и депрессии, и лишние 10 кг, и геолокация в шесть утра в салатном цеху, где счастливо обманувший Америку эмигрант режет с утра до вечера вареную картошку.
Я не знаю, в чем феномен массового и именно фиктивного политбеженства последних десяти лет. Наверное, в желании ощутить себя лучшим, избранным. Более тонко организованным, более чувствительным к несвободе. К тому же нынешним беженцам не дает покоя память о советских диссидентах и арт-богеме, высылавшейся и убегавшей на Запад.
Я думаю, если человек сегодня работает менеджером в IT-компании, живет в Москве, имеет свою квартиру и вдруг покупает за несколько тысяч долларов статус жертвы режима, его будоражит слава Лимонова, Шемякина или Барышникова. Он хочет в ряды избранных. Увы, но даже эти граждане не всегда попадали из СССР прямиком на литературную славу и персональные выставки. А уж рядовые советские беженцы и тогда с самолета прямиком вляпывались в нарезку салатов. И даже бежавшие от Брежнева с тоской сожалели о своем решении: скитаясь по Бруклину, они понимали, что их советская жизнь директора филармонии или начальника парикмахерской «Интуриста» была не так уж плоха.
И сегодня положение большинства «политических» выгодно отличается от жизни, в которой нужно 10 лет стараться, чтобы стать таксистом. Пора признать: сейчас у большинства наших политических беженцев не та жизнь, ради которой стоило притворяться геем, записываться в свидетели Иеговы (организация запрещена в России) и выкладывать мошенникам по несколько тысяч долларов.
