Крик души. Прощай, друг, Григорий Витальевич!
У меня нет слов. И я не могу отстранённо. Только на прошлой неделе мы втроем с Лилей пили на кухне чай, и Гриша с удовольствием ел пирожные. Потом я с ним пошла разговаривать. Было много вопросов. Я всегда шла к нему с кучей заготовленных в голове вопросов. И он отвечал. У него можно было спросить «Гриша, что будет дальше?». И он знал чёткий ответ...
Он был и Маршал, и Армия в одном лице. И Александр Матросов. И Рыцарь без страха и упрека. Я так и не успела его спросить о том, боялся ли он. Он один держал огромную линию фронта, и никто не знает, чего ему это стоило...
На самом деле, очень многие считали, что Кваснюк вещал из России. Что он давно уехал, живёт там, потому так смело вещает. Вещает и зарабатывает бешеные бабки — как большинство тех, кто пишет гневные и обличительные вещи оттуда. И зачастую и нас обличает, упрекая в бездействии, вопрошая: как мы можем всё это терпеть. Подлые мы трусы.
Нет, друзья. В том–то парадокс и уникальность ситуации с Григорием Витальевичем, что вещал он из Одессы, из крошечной студии. А пространство всё сужалось и сужалось — «добрые» люди давали им помещения всё меньшие и меньшие, оборудование всё сокращалось и сокращалось. Вот они уже вдвоём с коллегой собирались ехать на «7-й», чтобы покупать обивочную ткань (за свои деньги) для студии, и сами же её собирались обивать!!!
Денег (не поверите) никто за программы не платил: три человека делали всё на одном энтузиазме. Потому что понимали: нельзя закрывать программу ни в коем случае. Программа стала смыслом и делом жизни. «Ни шагу назад! Ни пяди родной земли!» Шёл бой за каждый дом. Как в Сталинграде.
…Насчёт денег. Не умел он просить их. Ни на передачу, ни, как показала жизнь, на себя — чтобы спасти сердце. У него язык не поворачивался. За других просить мог. За себя — нет. А каким вы представляете себе нравственный уровень человека, доросшего до такой программы? Стоящим с протянутой рукой:? Подлизывающимся к сильным мира сего? Озвучивающим их пожелания?
Крошечное отступление. Когда в прошлом году ему сделали в Москве стентирование с предупреждением обязательно сделать ещё через год и через неделю отправили домой, купили билет и посадили в поезд. Но дело в том, что или билетов других не было, или ещё что, но ехал он в плацкартном вагоне, на верхней полке! На верхней полке. В плацкартном. О чём думали люди, покупавшие билет?
Я просыпалась ночью в ужасе: как он там, на верхней полке? А что чувствовала Лиля?
…Вернёмся к «Правде». Наконец появилась скромная просьба — оказывать помощь передаче, перечислять, кто сколько сможет. Перечисляли немного. И, разумеется, перечисляли небогатые люди. Богатые и внимания не обращали….Гриша радостно говорил жене «Мы получили 200 гривен. Ура!» и отдавал деньги немногочисленным сотрудникам.
Мне смешны разговоры о деньгах в связи с ним. Я знаю, как они жили. И как пытались собрать сумму на очередное стентирование — она была неподъемна. Лиля, гордая и умная Лиля, осторожно меня спросила однажды, не могу ли я поискать людей, которые помогут с деньгами. Было это недели три назад. Да. Каюсь. Я тоже не умею просить. Как представила…Я мысленным взором обвела круг своих богатых знакомых и поняла, что не смогу. Откуда ж я знала, что надо было бить в набат??? Откуда???
Григорий Витальевич — пример человека, который сделал себя сам. Когда они познакомились с Лилей, он был водителем на скорой, а она — врачом. Как–то раз они застряли в огромной луже на Пересыпи и провели в ней часа два. За это время подружились, потому что выяснилось, что водитель этот — не просто водитель, а много знающий и многим интересующийся человек с живым и острым умом…Потом они первыми вызывались ехать на все звонки, образовалась маленькая и сплоченная команда единомышленников. Потом — семья. Потом — много разных работ. Потом — телевидение и непростой путь в журналистику. Потом, лет через 20, выкристаллизовалась «Правда». До которой надо было дорасти.
Я не знаю, как мы будем жить без Григория Витальевича. Образовалась огромная дыра в сердце и в пространстве. Он олицетворял собой, самим своим существованием надежду. Вопреки всему в абсолютно агрессивной среде регулярно выходила «Правда». Мне всегда было страшно смотреть её. Страшно за него…
Жалкие слова «Я не верю, что его уже нет». А ведь мог заниматься другими делами, делать другие передачи. Мало кто знает, что он великолепно знал одессику, мог бы про дворы снимать передачи и жить, как живут многие, не беря в голову. Делая вид, что ничего особенного не происходит. И, авось, как–то оно будет. Живут же другие…
После обыска некоторые соседи по подъезду перестали здороваться — это ж неприлично здороваться с неблагонадежными...
И вот его уже нет. А мы сидим с Лилей и её подругами на кухне и разговариваем, и вспоминаем, и фотографии смотрим. А до похорон ещё три дня. И всё время звонят люди. И приходят, приходят, приходят... Незнакомые совсем. Находят адрес, говорят, что на «Миротворце», и приходят. Со словами поддержки. И двери в дом не закрываются целый день…
А на самом–то деле Гриша просто ушёл от них. От преследователей. И сейчас идёт по зелёной траве где–то там, в горних высях, где всё правильно и справедливо устроено и каждому воздаётся по заслугам.
Автор: Наталья Симисинова
