«…Мой дед, полковник лейб-гвардии Гренадерского полка Владимир Ксаверьевич Судравский, погиб в бою с германцами в 1914 г. Его брат, Борис, погиб в бою в 1915 г. Оба были произведены посмертно в генерал-майоры и награждены — один Георгиевским оружием, а другой — орденом Святого Георгия IV степени.

Моя мать Измайлова Евгения Николаевна была дочерью настоятеля Преображенского всей Гвардии собора Измайлова Николая Ивановича, который был духовником академика Ивана Петровича Павлова и артиста Николая Константиновича Черкасова.

После гибели моего деда семья получала за него пенсию. Отец и дядя учились за казенный счет в кадетском корпусе.

Первые годы после революции в Петрограде были разруха и голод, как и по всей стране.

Обстановка была сложная. Из города в массовом порядке высылали представителей интеллигенции, бывших военных и чиновников. Многих по малейшему поводу расстреливали.

Отчим отца, полковник лейб-гвардии Гренадерского полка Николай Викторович Поливанов, был выслан в 1925 г. в Туруханск. В ссылке он пробыл около 8 месяцев. После получил право проживания за минусом 12 городов и вернулся в г. Боровичи Ленинградской области.

В 1927 г. он был снова арестован. Затем он, с моей бабушкой, Еленой Дмитриевной, уехал в г. Детское Село (бывший г. Царское Село), где они жили до ареста в 1935 г.

Оба были высланы в г. Оренбург. Расстрелян 04.02.1938.

Брат отца, Борис Владимирович, после поражения Белого движения ушел в изгнание и умер в Аргентинской Республике.

Судьбы русских офицеров и генералов после Октябрьского переворота 1917 г. были в основной своей части трагичны.

Расстрелы, преследования, голод, изгнание. Наша семья жила на улице Рылеева (бывшая Спасская), дом 3, квартира 10.

Это был пятиэтажный дом, в котором до революции жило много гвардейских офицеров. До революции…

После революции квартиры разделили на комнаты, превратив их в коммунальные.

Нашей семье достались две комнаты с подсобным помещением, в котором позднее были оборудованы маленькая кухня и ванная комната.

В соседней комнате жила семья моего деда, протоиерея Н.И. Измайлова.

Отец работал над созданием подводных лодок в конструкторском бюро Балтийского судостроительного завода.

Как сквозь сон детские воспоминания воскрешают картины ареста отца и деда в 1931 г. и долгое ожидание их домой.

В 1937 г., после ареста моих родителей, наша квартира была конфискована вместе со всем имуществом.

Я должен был попасть в детский дом, но, к счастью, во время ареста мамы меня успели забрать к себе дед с бабушкой.

Я жил в семье своего деда. В комнате было несколько икон и киот с лампадами, подвешенными на цепочках.

Во время блокады мы по размаху качающихся лампад определяли приближение вражеских бомбардировщиков.

Моя мама, сосланная в Казахстан, избежала ужасов блокады, но очень переживала за нас.

В 1940 г. я с бабушкой ездил к ней. Дорога была длинная, мы ехали почти четверо суток. В г. Джамбул на вокзале нас встретила мама. Прожили мы у нее около месяца и вернулись в г. Ленинград.

Мне редко удавалось послать ей весточку, переписку с ней вел дед.

В блокаду школьникам, как иждивенцам, выдавали 125 граммов хлеба. Чтобы их получить, приходилось выстаивать на морозе длинные очереди в булочной.

Чтобы выжить, я с сестрой ходил на Сенной рынок, где можно было обменять вещи на хлеб, крупу, жмых, столярный клей и другие суррогаты. Однажды нам удалось обменять золотые карманные часы фирмы «Мозер» на буханку черного хлеба из отрубей и жмыха.

Осенью удавалось с риском для жизни добыть картошку и другие овощи на пригородных огородах.

Нашей соседкой по квартире была внучка героя Севастопольской обороны вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. Мы любили бывать у нее и рассматривать старинные альбомы с фотографиями, военные журналы и старые газеты с иллюстрациями.

Она умерла одной из первых в нашей квартире.

Сестра моей мамы осталась одна со своей дочкой Алечкой, которая была моложе меня на год. Тетя работала в конструкторском бюро на заводе. Она ходила на работу через Неву по льду и приносила нам баночку с баландой, которой их там кормили.

Все отдавая нам, она умерла первой в нашей семье, потеряв сознание на тропинке через Неву.

Следующей умерла бабушка.

Дед, будучи настоятелем, до последнего момента служил в храме. Изредка его навещали прихожане, немного помогая продуктами.

Нам с сестрой постоянно приходилось добывать воду, дрова, ходить за «пайкой» и выполнять другие домашние обязанности. Я участвовал в дежурствах на крыше нашего дома и в школе.

Затем нас с сестрой районные власти устроили в детский дом, что спасло нас от голодной смерти.

В детском доме меня навещал друг детства моего отца Дмитрий Лобанов, заместитель ректора Ленинградского университета.

В феврале 1942 г. коллектив университета должны были эвакуировать в  г. Саратов.

Записав меня своим племянником, он вывез меня, вместе со своей семьей, через Ладожское озеро. Детский дом, в котором оставалась моя сестренка, за которую я очень переживал, эвакуировали через месяц.

Она умерла от истощения и болезни в г. Вологде.

…Наш эшелон медленно продвигался к г. Саратову. По пути следования многие сотрудники, особенно пожилые, умирали от истощения и болезней.

Вместе с нами ехали артисты джаз-оркестра Леонида Осиповича Утесова. Нас удивляли их постоянные стычки и скандалы из-за распределения продуктов.

В г. Саратове мы были размещены в зданиях местного университета. Был проведен медицинский осмотр.

Многих, в том числе и меня, поместили для лечения в больницы города. В нашей палате лежало два преподавателя, аспирант, студент и я. В больнице я пролежал три месяца. За это время умерло трое.

Из г. Саратова я сразу написал маме. Для нее это была неожиданная и радостная весть, так как дедушка написал ей, что я погиб при бомбежке. В 1942 г. он умер от истощения.

Через месяц после выписки из больницы я уже был у мамы в г. Джамбуле. В городе жило много ссыльных женщин — жен репрессированных руководящих работников. Многие из них жили в окрестных казахских селах, работая в колхозах по выращиванию хлопка.

Моей маме повезло, ей разрешили жить в городе под надзором. Она регулярно отмечалась в соответствующих органах. Жила она, снимая комнату у местных жителей, и зарабатывала на жизнь шитьем платьев.

В нашей небольшой комнате была печка с плитой, которая топилась саксаулом и кизяком. Саксаул покупали на рынке, а кизяк изготавливали из высушенного на солнце помета коров, верблюдов и ишаков. В конце лета я устроился в машинно-тракторную станцию учетчиком тракторной бригады, обслуживающей один из пригородных колхозов. Бригадиром был немец, высланный из республики немцев Поволжья. Это был двухметрового роста веселый и добродушный человек.

Моей обязанностью был учет на колхозном току зерна, поступающего от комбайнов. За свою работу я получил мешок зерна, который стал для нас хорошим подспорьем. Для пополнения нашего скудного рациона я ходил с рюкзаком, километров за двадцать от города, на поля, собирать неубранные корнеплоды сахарной свеклы. …Потом была армия. После демобилизации моя жизнь протекала в г. Москве. Приезд мамы. Посмертная реабилитация отца…».