Сэр Дастин только что вернулся в родной замок после похода, повесил на крючок шлем, поставил в угол копье и бросил ключи от лошади в тарелку.
— Ну и почему меня ни одна сволочь не встречает? — крикнул в пустоту рыцарь, пытаясь расстегнуть ремни на доспехах. Плюнув на это дело, он кое-как стянул с себя сабатоны и латные ноги и, дойдя до спальни, уселся на край кровати, где сидел так минут пять. Затем, достав из кармана свитки, начал лениво их просматривать.
— Хоспади ты боже мой, Дася! Ты бы хоть кирасу снял, прежде чем на чистое садиться! Не успел войти, уже в свои свитки уставился, — ворчала жена, собирая с пола части доспехов.
— Отстань, не видишь, я только с работы, — буркнул рыцарь, вынимая стрелу из ноги. — Есть че пожрать?
— Гусь вчерашний и греча на свином жиру, я сегодня не в ресурсе, поэтому никуда не выходила.
— А что, посыльного нельзя было в V-чку отправить? Или он тоже не в ресурсе? — паясничал Дастин.
— Я бы отправила, но ему крестьяне телегу сломали за то, что как угорелый по дворам и пешеходным мостам носится. Задолбали эти посыльные. Хоть бы госномерами их обременил кто, чтоб штрафов боялись, собакины дети. Снимай кольчугу, я в стирку заброшу.
— Не надо. Нормально еще, не пахнет…
— Не пахнет?! Это в поезде Москва ― Владивосток не пахнет по сравнению с твоей одеждой! Снимай, сказала!
Снял.
— Только смотри, снова со знаменем вместе не постирай, опять потом всё кроваво-розовое будет, мужики засмеют.
— Не учи ученого, съешь гуся печеного.
Мимо комнаты проходит какой-то бородатый мужик в одних кальсонах и не сводит глаз со свитков.
— Это что за Джигурда?! — вскочил с кровати рыцарь и обнажил кинжал.
— Ты дурак? — постучала жена по голове. — Это сыняра твой оболтус, Гильдерберт Дастинович.
— Гиля? Я когда на работу уходил, он мне об колено головой бился. Откуда борода?
— Так ведь десять лет на той неделе стукнуло.
— Как десять?! Уже?!
— Меньше надо по крестовым походам шарахаться. Растет как на дрожжах, а толку… Дурень и безотцовщина, в голове ветер, в заднице дым. Латынь не учит, меч в руки уже месяц не брал, целыми днями на телегах рассекает, в свитках своих залипает, да с крестьянскими детьми у базара трется. Купят одну флягу миндальной браги на восемь человек и горланят, как бакланы, на всю средневековую. Прости хоспади это поколение.
— Сына, Deus Vult!
— Кринж, скуф, ауф!
— Во, слыхал, че несет еретик пубертатный? Дай хоть розог отцовских или на цепь посади. Меня не слушается. Я и свитки отбирала, и распятия, а ему хоть бы что.
— Ничего, через год с собой в Иерусалим заберу, там булавой мозги вправят.
Рыцарь наконец снял доспехи и подошел к окну, чтобы посмотреть на очередную серию закатного солнца.
«Да-а-а уж, раньше закаты были лучше. Сейчас дрянь какая-то. Интересно, а стекольщик двойной стеклопакет сможет выдуть?» — размышлял про себя сэр Дастин.
Тут из кулуаров замка раздался противный до боли в редких зубах голос:
— Каталиночка, это там твой хреноносец приехал?
— Крестоносец, мама!
— Скажи ему, пусть в моей комнате шкуру медведя повесит на стену.
— Мама, что ты как из раннего средневековья! Сейчас уже гобелены вовсю выпускают, скоро фабрики построят. Ступай в ногу со временем!
— А еще лучше — в ногу с коклюшем, — добавил вполголоса Дастин.
— Я всё слышала, — вошла в комнату без дверей теща, прихрамывая на обе ноги. — Не дождетесь, я еще вас всех переживу.
— Да вы, Гертруда Карловна, самого короля переживете, с вас потом в Луврах и Эрмитажах пыль стирать будут перед экскурсиями.
— Поговори мне еще, — бубнила теща, — я тебе в свекольную похлебку крысиного яду накрошу.
— Да любой крысиный яд, мама, по сравнению с вашей похлебкой — это манна небесная. Как всегда, очень приятно вас видеть и слышать.
— Не свисти, — усмехнулась женщина. — Доживешь, как я, до тридцати восьми, будешь так же брюзжать. — Как там ваши командировки? Весь Константинополь разграбили? Когда там уже османы придут? Я в Турцию хочу на месяцок…
— Да идите вы к праотцам! — не выдержал рыцарь. — Катя, скажи ей!
— Мама!
— Молчу-молчу.
Через полчаса всё семейство собралось за столом.
— Гиля, ты от свитков, может, оторвешься хоть на минуту? — спросила Каталина у сына.
— Не учи меня жить, — огрызнулся тот. — Будешь трогать, я в монахи постригусь!
— Боюсь, сам папа римский не допустит такого позора.
— Сына, ты мать слышал? Свитки убрал! — рявкнул отец и ударил мечом по столу.
— Вы все меня достали! Я вас ненавижу!
С этими словами бородатый мальчик убежал из-за стола в слезах.
— Бедного ребенка закошмарили, — причитала Гертруда Карловна. — Он вас потом всю жизнь ненавидеть будет, яду в трудный момент не подаст.
— Зато вас-то все любят, — съязвил сэр Дастин.
— Представь себе, — зеркально ответила теща. — Каталиночка, что ты в нем нашла вообще? Я же тебе тогда нормального скульптора советовала, сейчас бы жили душа в душу, бед не знали. Нет, надо было выбрать этого вахтовика сомнительного. Прохвост бесячий. Чем он там занимается в этих своих святых землях?..
— Ну хватит! Выключите свой приемник, пока я вам радиоволну узлом не завязал! — не выдержал Дастин.
— Дася! Не говори так с мамой! Она права! Я понятия не имею, что ты там годами делаешь!
— О, горе мне…
Раздался скрежет дверных петель.
— Сэр Дастин! — донесся голос посыльного. — У меня заказное письмо из Ватикана. Только паспорт приготовьте, пожалуйста, или другой удостоверяющий документ.
— Что там? — жуя, спросил рыцарь.
— Кажется, вас призывают в новый крестовый поход!
— Дася! Ты же не поедешь? — побледнела жена.
— Не хочу, родная, но надо!
Не доев гречку, сэр Дастин вышел из-за стола и побежал в сторону выхода, где расцеловал посыльного и, схватив ключи от лошади, выскочил на улицу.
— Говорю же, прохвост бесячий.
— Он меня любит! — утирая слезы, сказала Каталина.
— Ага, так любит, что без униформы убежал.
Александр Райн
