В 1918 году разразилась жуткая эпидемия гриппа. С нашей исторической колокольни может показаться, что это далеко не самое худшее из случившегося в том году — к примеру, бабушка автора вместе с ее сестрой тогда сутками пряталась в баках с мелассой на сахарном заводе, чтобы их не изнасиловали пьяные красноармейцы. Однако цифры говорят о другом: от той эпидемии умерло не менее 40 миллионов человек. Это примерно вдвое больше, чем суммарные потери человечества в войне, которая закончилась в том же году.
У этого гриппа была одна странная особенность: умирали от него чаще всего люди молодого возраста, около 30 лет. Можно, видимо, искать простые причины. Люди такого возраста часто не слушают маму и бабушку, не носят шарф и варежки и переносят простуду «на ногах», особенно когда сидят в окопах Первой мировой по уши в холодной грязи. В общем, казус странной смертности от «испанки» в 1918-м можно кое-как списать на исторический фактор.
Но что сказать, когда то же самое повторяется спустя 90 лет? Речь идет о «свином гриппе» 2009 года, а потом еще и эпидемии 2013–2014-го. Тут, правда, старуха с косой особенно жестко прошлась по чуть более старшей возрастной группе: тем, кому было около пятидесяти. Вот это уже надо было как-то объяснять. Иммунологи вроде бы нашли ответ, хотя он оказался даже еще загадочнее, чем сам вопрос.
Имя гриппа
Почему вообще люди умирают от гриппа? Будь вирус гриппа парнем попроще, вроде безвременно ушедшего от нас вируса черной оспы, сюжет истории был бы незатейлив. Когда вы встречаетесь с вирусом впервые, ваша иммунная система вступает с ним в схватку, и тут уж кто кого: вероятность умереть весьма велика. Зато, если вы выжили после эпидемии (или в детстве сделали прививку), про черную оспу можно забыть.
У гриппа все хуже: он изменчив. Вирусы классифицируют по белкам-антигенам на их поверхности, которые называются «гемагглютинины» и «нейраминидазы». Типы этих гемагглютининов (НА) и нейраминидаз (NA) дают разным видам гриппа их малозапоминающиеся названия вроде H1N1 или H3N2. Лишь самые знаменитые из них — это те, что вызвали самые сенсационные пандемии, — получили собственные имена:
1918 — «испанка» — H1N1 — не менее 40 млн смертей
1957 — «азиатский грипп» — H2N2 — 1–2 млн смертей
1968 — «гонконгский грипп» — H3N2 — до 2 млн смертей
1977 — «русский грипп» — H1N1 — статистика недоступна
2009 — «свиной грипп» — H1N1 — 0,6 млн смертей
Из знаменитых гриппов надо еще упомянуть «птичий грипп» — например, типы H5N1 и H7N9 — который, слава мирозданию, пока еще не устроил нам нормальную пандемию, но имя уже заслужил (возможно, это аванс).
Почему же, когда на планете разражается очередная пандемия, люди определенного возраста умирают заметно чаще, чем в среднем по человечеству? Не очень глупо будет предположить, что их иммунитет по какой-то причине не готов к встрече именно с этим типом вируса. А с чего бы у целой возрастной группы было так плохо с иммунитетом к данному вирусу? Не очень глупо будет предположить, что они к нему не привыкли. А к чему же они привыкли? Может быть, к гриппу другого типа?
В 2016 году в Science вышла статья, неплохо иллюстрирующая эту гипотезу. Исследователи сравнивали заболеваемость двумя типами птичьего гриппа, H5N1 и H7N9. Чтобы понять логику исследования, надо знать, что на самом деле все эти H и N распадаются на более крупные типы, и H5N1 относится к тому же типу, что «испанка» и «азиатский грипп», а H7N9 — к другому, назовем его для простоты «вторым», и к нему также относится «гонконгская» разновидность.
Так вот: восприимчивость к двум типам гриппа зависела от года рождения, и переломным оказался 1968 год. Все, рожденные до 1968 (как автор этих строк), могли не бояться H5N1, зато серьезно рисковали при встрече с H7N9. У следующих поколений все было наоборот: H7N9 был им вроде как не очень-то и страшен.
Что такого произошло в 1968-м? Взглянув на табличку чуть выше, мы увидим, что в этом году, кроме Пражской весны, случилась пандемия «гонконгского» гриппа H3N2. Те, кто как раз тогда родился, могли им переболеть в раннем детстве, и это как-то подготовило их к встрече с вирусом того же типа, H7N9. Зато оставило безоружным перед встречей с его двоюродным птичьим братом H5N1.
Грипп моего детства
Очень хотелось бы написать, что, получив этот результат, исследователи выдвинули гипотезу. Увы, гипотезу выдвинули почти за полвека до результата: тогда иммунологу Томасу Фрэнсису для размышлений хватило данных по «испанке» 1918-го. Гипотезу он изложил в 1960 году в статье с импозантным названием: «О доктрине первородного антигенного греха». Позднейшие иммунологи про первородный грех предпочитают не поминать, а говорят об «иммунологическом импринтинге». Вот в чем суть.
По каким-то причинам иммунная система человека особым образом реагирует на первый грипп, встреченный на жизненном пути. Иммунитет к нему долог и стоек, а заодно помогает бороться с вирусами, более или менее похожими на тот, первый грипп. А вот гриппы других типов уже не удостаиваются такого внимания иммунной системы, и человек перед ними оказывается безоружен.
Это и произошло в 1918-м: люди, родившиеся в 1890-м или чуть позже, в детстве с большой вероятностью болели гриппом H3N8. Это другая группа, не похожая на знакомый нам H1N1. Их-то и накрыла пресловутая «испанка».
А как быть с другим примером из начала статьи? Свиной грипп 2009-го, равно как и последовавшие за ним вспышки 2013–2014-го — это опять же варианты H1N1. Этот тип вируса царил на протяжении всего ХХ века, за исключением «гонконгской» вспышки 1968-го, а также «азиатского» гриппа 1957-го. Именно поэтому рожденные с конца 50-х и в 60-е стали главными жертвами: их лучшим другом был, и на всю жизнь останется, другой тип вируса, а вот подружиться с H1N1 (сиречь приобрести стойкий иммунитет) у них — то есть у нас — уже не получится.
Понимаете, как это работает? Не хуже гороскопа. Просто смотрим в таблицу, а потом сверяем с именем и типом вируса новой эпидемии, о которой объявляют вирусологи. И сразу понятно, надо ли сильно бояться или можно бояться чуть-чуть. Кстати, прививаться все равно надо: эффективность прививок к «привычному» вирусу тоже существенно выше, чем к вирусу вообще. Собственно, в целом по населению эффективность этих прививок позорно мала: прошлой зимой, например, в США вероятность заболеть у привитых была всего на 36% ниже, чем в среднем по населению. Возможно, эти счастливчики, для кого прививка сработала, как раз и были «пожизненными друзьями» преобладающего штамма эпидемии.
Если наш читатель, или читательница, как раз сейчас беременный или недавно кого-то родил, ему может быть интересно знать, что эпидемия нынешнего года включала штаммы H1N1 («мичиган») и H3N2 («гонконг»), то есть вирусы разных типов. Чем именно из этого первым переболеет ваш ребенок — если он не подхватит что-то третье, что нарисуется на горизонте только к осени, — определит его гриппозный гороскоп на всю оставшуюся жизнь.
Как на это повлиять? Никак. Ну, почти.
Перемена участи
Выбирать для своего ребеночка самый лучший (видимо, самый опасный?) первый вирус — дурацкий путь профилактики болезни. Иммунологи решили, что куда перспективнее другой путь: понять, как работает этот самый импринтинг, он же первородный грех, и использовать это знание при изготовлении вакцин. Не нынешних, при упоминании которых пока приходится показывать «воздушные кавычки», а настоящих, как от черной оспы.
Итак, как работает геномный импринтинг? Объяснения иммунологов пока поражают своей бессвязностью: они ссылаются на некую «теорию старшинства», согласно которой клоны лимфоцитов, сформировавшиеся в самом раннем детстве, отличаются статусом от всех прочих. Что это за статус и как работает это отличие, иммунологов пока спрашивать не стоит: они могут засмущаться. Чтобы не ставить себя в такую идиотскую ситуацию и наконец-то разобраться во всей истории, иммунологи намереваются делать вот что: брать группы новорожденных детей и отслеживать ответ их иммунной системы на вирусные антигены. Делать это не наскоком, а долго-долго следить за каждым отдельным ребенком. Тогда, возможно, удастся во всем разобраться.
Почему это не было сделано раньше — например, в 1960-х, сразу после публикации гипотезы Томаса Фрэнсиса? Ну вот, например, один из резонов: для нормального иммунологического анализа до недавних пор требовалось около 20 миллилитров крови. Ничего не стоит взять столько крови у лабораторной крысы, и это будет называться «тотальным кровопусканием». У новорожденного ребенка крови больше, миллилитров 200, но он ее так просто не отдаст. С тех пор, впрочем, методы иммунологии слегка усовершенствовались, и для анализа уже хватает одного миллилитра. Можно начинать.
Информационный повод этой заметки вот: на это наконец-то выделены немалые деньги. Одри Гордон из Мичигана (оттуда же, кстати, где работал и сам Томас Фрэнсис) и Пол Томас из Теннесси создали консорциум, получивший грант в $35 млн на семь лет, чтобы отслеживать судьбы нескольких тысяч детей в Никарагуа, Калифорнии и Новой Зеландии. Их будут мучить регулярными анализами крови до 7, а кое-кого и до 15 лет. Одновременно $31 млн получила Мэри Аллен Штат из Огайо: ее тысячу младенцев из Мехико и Цинциннати ждет та же участь.
Задача — поймать точный момент «импринтинга» и выяснить, что же именно в этот момент произошло в организме младенца.
Потом сформулировать настоящую, а не высосанную из пальца, теорию и сделать настоящую, без кавычек, вакцину. Такую, которая отменит все «гриппозные гороскопы» и просто позволит никому никогда не болеть этой дрянью, а тем более не умирать от нее.
И ведь, скорее всего, так и получится.
, это в Вашингтоне.
, а из магазинов национальной русской кухни исчезла вся гречка. 
